«Что с нами со всеми происходит, Оуэн? Я так боюсь!»

«Бояться – это нормально».

«Но когда это все закончится? Когда все станет таким, как всегда было прежде?»

«Помнишь, что я тебе говорил, когда мы в последний раз были здесь? Про бабочек?»

Я чувствую комок в горле. «Что они болеют. Что они умирают».

«Они эволюционируют, Ана, – шепчет он. – Мы все эволюционируем».

Я моргаю.

Эволюционировать.

Развиваться постепенно, от простой формы к более сложной.

Оуэн медленно и нежно дотрагивается до моей щеки. «Смотри, – говорит он, держа на ладони слезу совершенной формы. Он рассматривает ее вблизи. Форму. Прозрачность. Как она перекатывается и отражает свет. – Посмотри, как красиво!»

Я качаю головой. «Но этого не должно происходить. Это – неестественно».

«Единственное, что неестественно, – говорит он, – это то, как они обращаются с вами».

«Но мы любимы, – продолжаю спорить я, вся дрожа. – Мы благодарны».

«Вы – заключенные. – Оуэн берет меня за плечи и пристально смотрит мне в глаза. – Я хочу помочь тебе, Ана. Я думаю, что смогу тебе помочь, если бы мы просто…»

Я целую его прежде, чем он успевает закончить предложение.

Не потому, что я стараюсь сделать его или кого-то еще счастливым, как всегда это было раньше. Впервые я делаю что-то, потому что сама хочу этого.

Потому что меня влечет к нему.

Сначала есть только ощущение.

Теплое. Влажное. Мягкое.

Но потом мои сенсоры успокаиваются и расслабляются. Каждая мышца, каждая молекула, каждая схема, каждая клеточка… оживают от обжигающего страстного инстинкта. Потом приходит ощущение, что вокруг меня рушатся межсетевые экраны. Сеть не может достать меня здесь. Она не может удержать меня в себе.

Поцелуй становится более глубоким.

Я лечу со Стального Гиганта, закольцовывая нейронные пути.

Я ныряю в лагуну, наполненную светом и смехом.

Я бегу по темнеющему лесу… и в руке у меня нож.

«Ана, – откуда-то издалека слышится шепот Нии. – Это не соответствует программе».

Начинает звенеть колокольчик предупреждения.

Страх внезапно хватает меня за горло. Я уже не ныряю и не лечу… я падаю. Я должна поймать себя.

Лед и пламя.

Шлюз закрывается.

Я отпрянула от него. «Прости меня! Это не… я не думала…»

«Все хорошо, – его голос звучит спокойно. Твердо. Безопасно. – Не волнуйся. Я бы никогда… в смысле, я не пытался…» – наши глаза встречаются, и все смолкает. В памяти неожиданно всплывает поэтическое выражение о глазах как зеркале души. Но как это работает? Разве у Волшебниц есть душа? Когда я смотрю в глаза Оуэна, я вижу глубину, темноту и бесконечность, как у неба. А что он видит, глядя в мои?

Шестеренки?

Стекло?

Провода и волокна?

Мне становится дурно.

Что я наделала?

«Ана, ты – аномалия», – говорит, улыбаясь, Оуэн.

«Это делает меня опасной».

«Нет, – качает головой Оуэн. – Это делает тебя красивой».

Мои щеки заливаются румянцем. Постепенно я чувствую, как расстояние между нами начинает сокращаться. «Но они узнают об этом, – говорю я. – Они всегда…»

Его губы приникают к моим.

Я закрываю глаза.

И на этот раз отпускаю себя.

МИСС БЭЛЛ: Д-р Круз, Вы утверждаете, что все действия Аны являлись ответными реакциями на стимулы, специально созданные Наблюдателем для проверки Ваших возможностей точного управления Аной и предсказания ее реакций.

Д-Р КРУЗ: Совершенно верно. [Колеблется.] Хотя я признаю, что мы пропустили симптомы того, что перегибаем палку. Что в ходе этого исследования тет-а-тет наше воздействие на Ану оказалось чрезмерным для нее.

МИСС БЭЛЛ: Как так получилось?

Д-Р КРУЗ: Мы не осознавали, что для ее базовых инстинктов выживания нагрузка может оказаться до такой степени непосильной, что выльется в насильственные действия.

МИСС БЭЛЛ: Вы говорите «инстинкты выживания». Волшебницы могут чувствовать страх, д-р Круз?

Д-Р КРУЗ: Да, страх – это механизм выживания, который позволяет им осознавать, что что-то идет неправильно. Это необходимо для их собственной безопасности и безопасности наших посетителей.

МИСС БЭЛЛ: Понятно. А влюбленность – это тоже механизм выживания?

Д-Р КРУЗ: Ана не влюблялась в Оуэна больше, чем он «был влюблен» в нее. Девочки зеркалят человеческие эмоции для построения доверительных отношений с нашими посетителями. Это часть мечты, для продажи которой они и были созданы. Но мечта – это вымысел, мисс Бэлл. Ложь. В некотором роде, Волшебницы и есть – самая большая ложь.

МИСС БЭЛЛ: Но почему тогда Ана изо всех сил старалась встретиться с ним, если программа каждый раз советовала ей не делать этого?

Д-Р КРУЗ: Компьютеризированный ум гибрида может «залипать» на человеке или идее и работать как бесконечно повторяющийся цикл со сломанным кодом. Такое явление мы наблюдаем не впервые, и, кстати, оно как раз и было целью нашего исследования.

МИСС БЭЛЛ: Если Ана вела себя как человек, влюбленный в Оуэна, на каком основании Вы утверждаете, что на самом деле она не была влюблена?

Д-Р КРУЗ: Вести себя – это не настоящее. Настоящая любовь – это инстинкт. Связь. Для нее необходимо намерение. Влечение. Эмоционально сложное проживание собственного «я». Взаимность.

МИСС БЭЛЛ: Другими словами, Вы говорите, что любовь не может быть настоящей… если другой ее не разделяет?

Д-Р КРУЗ: [Сердито.] То, что я говорю, мисс Бэлл, это то, что г-н Чен был нанят на работу в качестве Наблюдателя с одной единственной целью: тестировать и контролировать способности Аны вести себя противоположно своей программе. Каждая их встреча – начиная с первого разговора в саванне и заканчивая ночью его трагической смерти – планировалась, контролировалась и исполнялась.

МИСС БЭЛЛ: Это Вы дали задание Оуэну поцеловать ее?

Г-Н ХЕЙЗ: Протестую.

СУДЬЯ: Принято.

Д-Р КРУЗ: [Пауза.] Да.

Август Ворона чатам